Аркадий Мурашёв: «Парламентаризм в России в том виде, в котором мы его себе представляли, не состоялся»
- 1
12 декабря 2013 года состоялся круглый стол «Развитие парламентаризма в России: ошибки и перспективы», посвященный 20-летию создания фракции «Выбор России». Мы публикуем выступление одного из активных участников событий тех лет Аркадия Мурашёва.
Прошло уже двадцать лет, как появился российский парламентаризм на своём новом, постсоветском этапе и появилась российская Конституция, по которой в почти неизменном виде мы уже двадцать лет живём. В эти двадцать лет менялось Федеральное Собрание, и менялось оно содержательно и очень серьёзным образом. Вы хорошо знакомы с нашей работой в Первой Государственной Думе, она была такая половинчатая, существовала всего два года и за эти два года успела создать костяк правового отношения, в чём вообще главное наше достижение: она приняла Гражданский кодекс, по которому работают и живут все юридические лица и который является основой повседневной экономической деятельности в России. Тем не менее эта Дума многого не сумела сделать.
Следующая Государственная Дума была избрана в 1995 году, и в ней 260 голосов получили либо КПРФ, либо её сателлиты, аграрии и прочие. 260 голосов — это намного больше, чем половина, и правительство и президент Ельцин оказались в довольно тяжёлой ситуации, потому что именно это противостояние правительства и Государственной Думы, в которой они доминировали, с моей точки зрения, привело к кризису 1998 года и сыграло весьма печальную роль в деморализации депутатов Государственной Думы. Для того чтобы принять бюджет на один год, по Думе ходили гонцы, которые вели переговоры с колеблющимися депутатами, особенно, конечно, участвовал всегда Владимир Вольфович Жириновский, и так или иначе Дума набирала 226 голосов. И все те уступки, все те жертвы, которые приходилось приносить, чтобы бюджет вступал в законную силу, привели в конце концов к кризису 1998 года (не только они, но в том числе).
Третья Дума изменилась довольно сильно: мы вместе с нашими союзниками имели уже не 260 мест, а 160, то есть большинства не было, в Думу попали наши соратники в виде фракции СПС, и кое-кто из сидящих здесь эти четыре года тоже плодотворно работал в Думе. Дума 1999-2003 годов, Дума первого срока Путина, была своеобразной. Там не было такого ярко выраженного большинства, но были очень конкретные взаимоотношения. Будет ли принят закон, зависело от активной деятельности разных олигархических групп, голоса покупались оптом и в розницу, создавались сиюминутные коалиции, и, с моей точки зрения, эта третья Дума представляет уже разложившийся, что ли, этап в российском парламентаризме. Более того: мы знаем, что некоторые депутаты просчитали, что покупать голоса и контролировать Государственную Думу — по сравнению с теми финансовыми активами и деньгами, которые у них образовались, дело, вообще говоря, недорогое. То есть контроль над Государственной Думой стоил миллионы, это было по силам даже одной олигархической группе, это можно было даже делать не вскладчину.
Такая активная деятельность закончилась разгромом олигархизма и посадкой в тюрьму Михаила Борисовича Ходорковского, одного из тогдашних активных деятелей. После этого Дума решила преобразоваться. Конечно, это было связано с той поддержкой, которую избиратели оказали в 2003 году новорожденному блоку «Единство». Конечно, это было связано и с тем, что были региональные бароны, которые ещё каким-то образом доминировали в Совете Федерации. Это было также связано с тем, что «Отечество» и «Единство» объединились в дружном порыве, и с тех пор Дума перестала быть местом для дискуссий, а приобрела совершенно другой характер. Разделение властей, которого и так-то не было, утратило даже формальный характер, и с тех пор Дума превратилась — я бы не стал употреблять слово «посмешище», но все эпитеты, которыми награждали её журналисты, начиная с «взбесившегося принтера» и заканчивая «собранием андроидов», справедливы. В общем-то, если в первых трёх Думах принятие законопроектов и решения ещё зачастую были под вопросом (в Третьей Думе по отдельным законам вообще считали голоса, пройдёт закон или нет, наберёт ли он 226 голосов, сколько голосов удалось купить у коммунистов, сколько не удалось, противоборствующие стороны, и это всё имело характер неопределённости), то сейчас Дума законы дружно принимает. Что самое смешное: она может принять один закон, а через четыре месяца другой, совершенно противоположного характера, так же дружно проголосовав. Это, конечно, издевательство над парламентаризмом.
Вопрос в том, случайно это произошло или нет. С моей точки зрения, неслучайно. Мне кажется, что в России не может быть парламентаризма в том смысле, в котором мы его наблюдаем применительно к странам Запада, так устроена Россия. То, что на федеральном уровне парламент стал таким, неслучайно, потому что у него был образец для подражания. Размышляя о парламентаризме, вы, конечно, скажете: хорошо, парламент, но при чём здесь Лужков? А я скажу, что это был очень важный пример для подражания, который сыграл огромную роль не только в тиражировании этого очень успешного опыта хозяйствования по всей России (в Новосибирске, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге) — «крепкие хозяйственники» оседлали страну, и этот опыт был «успешно» перенесён на федеральный уровень. Контроль над парламентом, отсутствие судебной системы, контроль над прессой, подкуп интеллигенции — это всё такие вещи, которые позволяют контролировать и массовое сознание, в Москве мы это всё проходили очень подробно.
Многие из нас помнят, как на одном из съездов ДВР Егор Тимурович Гайдар, выступая, привёл такой образный пример с Ланселотом, который победил коммунистического дракона. У нас вместо Ланселота в итоге пришёл маленький, толстенький, лысенький бургомистр (все смотрели фильм Шварца «Дракон»), и жизнь пошла уже без дракона, но в общем очень похоже. Посткоммунистическая Россия стала прирастать региональными школами: многие из нас ездили по регионам и видели, что новосибирский губернатор Муха копировал буквально всё, что Юрий Михайлович делал здесь, в Москве. Мы противостояли этому как могли, но наши члены партии и фракции в Московской Городской Думе не были нашими союзниками (сегодня исполняется 20 лет и их избранию в МГД), и я вам скажу, что четверо или пятеро человек до сих пор там остаются — они все из того «Выбора России». Остальные все прошли путь: «Выбор России» — «Наш дом Россия» — «Единая Россия», и до сих пор во главе со спикером хорошо существуют. Этот опыт оказался очень успешным. Мэр Москвы был очень популярен, это правда, москвичи, конечно, были запуганы тем, как же они будут жить, если уйдёт такой замечательный мэр, как же мы будем жить, если у нас не будет такого замечательного президента? Это всё время повторяется. В Москве, мы видим, пришёл другой мэр — ничего особенно не изменилось, и, если у нас сменится президент, я не думаю, что нас ждут какие-то значительные перемены. То, что у нас такой парламент, связано не с тем, что такой Путин, это связано с чем-то глубоко внутренним. И восстановление худших образцов советского режима, каких-то институциональных особенностей властных структур — это вещь совершенно неистребимая и неизбежная.
В качестве иллюстрации нашей наивности я хотел рассказать такую историю. Когда была избрана Первая Дума, было принято так называемое пакетное соглашение между фракциями. Я был автором этого соглашения вместе с Николаем Травкиным. Фракций было много, естественно, это уже было после того, как Рыбкин стал спикером, и это обозначило расклад голосов. Вы помните: борьба за спикерское кресло, Лукин и Рыбкин, Лукин был наш союзник из фракции «Яблоко», Рыбкин — союзник Зюганова из фракции аграриев, он победил с незначительным перевесом, и это во многом определило судьбу будущей Думы. Когда принималось пакетное соглашение, это был 1993 год. Многие из сидящих здесь были членами Верховного Совета РСФСР, помнят Руслана Имрановича Хасбулатова и нравы, которые там царили. И казалось, что нет задачи важнее, чем не дать Думе стать вторым изданием Верховного Совета РСФСР: чтобы спикер был вторым Хасбулатовым, чтобы он опять использовал все рычаги, чтобы превратить Думу в командный инструмент. Собственно, те, кто писал Конституцию в это время, тоже пытались в ней заложить превентивные механизмы, которые помогли бы этого не допустить. Так вот, наша наивность была велика до того, что мы согласовали с Егором Тимуровичем Гайдаром на совещании этот портфель (от нашей фракции присутствовали мы с Полтораниным), и самым первым комитетом мы выбрали комитет по организации работы Думы во главе с нашим соратником Валерием Анатольевичем Бауэром, потому что нам казалось, что нет более важной задачи, чем вырвать у спикера это оружие — контроль за хозяйствованием, за распорядком Думы, за Советом Государственной Думы, за вот этим всем.
Прошло двадцать лет — и что мы видим сейчас? В Думе иерархия восстановлена полностью, спикер по-прежнему такой всемогущий директор, он ещё находится под контролем Администрации Президента, но иерархия выстроена: маленькие начальники — председатели комитетов, большие начальники, все строем ходят. Это то, чего мы так хотели избежать, и то, что с такой скоростью воспроизвелось в парламентской практике и сейчас процветает. Глядя на другие регионы, глядя на соседние республики, где живёт такой же советский народ, мы все видим, что сейчас происходит на Украине, но я бы не сказал, что Рада — это такой замечательный орган. Он больше напоминает западный парламент, но и советских рудиментов там ещё много. Про другие республики даже говорить не приходится (за редким исключением): всё, что в советских людях было заложено за четыре поколения жизни советских людей, сейчас отражается в тех порядках и нравах, которые царят в органах власти, в том числе и в парламенте. Я не думаю, что парламент изменит свою сущность, даже если у нас сменится президент.
Теперь второе замечание. 12 декабря мы выбрали парламент и выбрали Конституцию. Двадцать лет исполняется также Конституции, и отношение к ней очень разное. Есть такое мнение, что Конституция сейчас является основой российского государства. Наш друг и тоже депутат Геннадий Эдуардович Бурбулис считает, что это такая гражданская Библия, единственное, что сейчас сплачивает нацию. И существует противоположная точка зрения: что Конституция — это филькина грамота, которая никакого отношения к жизни не имеет. Должен признаться, что я склоняюсь ко второй точке зрения. Мне тоже кажется, что Конституция наша, конечно, с одной стороны, заложила каркас государственных институтов: если там написано «Государственная Дума», то мы не будем избирать Народный Хурал, а будем избирать Государственную Думу, если президент избирается на шесть лет, то он шесть лет и будет сидеть (хотя было четыре). Что касается общего содержания Конституции, то мне кажется, что она является довольно пустым документом. Для примера возьмём статью из первой части: «жилище неприкосновенное, никто не имеет право нарушить неприкосновенность жилища», кроме как по решению суда. Извините — суда-то у нас карманные и практически отсутствуют, а это означает, что и жилище у нас не неприкосновенное, а вполне себе прикосновенное, досягаемое для правоохранительных органов, да и для кого угодно. Как-то смотришь на неё — и какое-то чувство горечи возникает, потому что серьёзные люди писали, но при одной и той же Конституции мы имеем совершенно разные политические режимы. Более того, я думаю, что это ещё не исчерпано, и в том президентском послании, которое сейчас оглашается (а журналисты сегодня с утра написали, что там предполагается и местное самоуправление полностью искоренить, и отменить выборы мэров как ненужные, чтобы укрепить вертикаль власти), всё происходит при одной и той же Конституции нашей.
Ясно, что наша Конституция была создана как образец, как калька с большого количества западных Конституций: сидела конституционная комиссия Олега Румянцева, они брали американскую Конституцию, французскую и говорили — вот это хорошо написано, это мы, пожалуй, возьмём, это мы возьмём, и сам каркас Конституции, эта рыба (первая рыба была подготовлена профессором Мамутом) хорошо была сделана. Сейчас у Конституции много отцов: кто-то говорит Собчак, кто-то говорит Шахрай, другие разные имена называются. Но факт в том, что уже потом, после указа №1400, когда мы вели избирательную кампанию, они подрихтовали тот проект, который был в конституционной комиссии, усилили президентскую роль, что-то дописали и изменили, но в результате наша Конституция особо ничем не отличается от Конституций развитых стран. Собственно, у нас есть и прецедент советской Конституции: если так в неё вчитываться, то она тоже была исполнена благих пожеланий и правильных слов, но я думаю, что были люди, которые сроду не открывали эту советскую Конституцию, и это не мешало им быть гражданами Советского Союза.
Сейчас задним числом уже думаешь: а что можно было сделать с Конституцией для того, чтобы предотвратить появление авторитарного режима в России? Давайте пофантазируем. Первое, что приходит на ум: никаких, конечно, двух сроков. Президент избирается только на один срок и никаких «не подряд» — одно лицо может быть президентом только один раз, один срок. Могло ли быть так, не были бы изобретены какие-то механизмы, которые бы это девальвировали? Другая идея: президента вообще не избирать, а избирать трёх человек рейтинговым голосованием, потом бросать жребий. Тогда вообще никаких гарантий, что ты придёшь к власти — президент по жребию на четыре года. Предотвратило бы это у нас каким-то образом появление авторитарных вещей? Может, и предотвратило бы в какой-то степени. Но факт в том, что разгула такого народного творчества, которое могло бы сделать нашу Конституцию оригинальной и непохожей на другие, проявлено не было. Работала она или нет, тоже трудно сказать. Но неудовлетворённость тем основным документом, который действует у нас в стране, довольно сильная. Мне кажется, что это ещё не окончательное слово для России, я думаю, что ещё будут очень серьёзные изменения в нашем государственном строе — конечно, не при этом президенте, может быть, мы не доживём до этого, но, честно говоря, когда жизнь расходится с основным правополагающим документом, это всегда заканчивается плохо. В данном случае, мне кажется, как раз мы имеем такую ситуацию.
Завершая, я хочу сделать два вывода. Первый — то, что парламентаризм в России в том виде, в котором мы его себе представляли, не состоялся и не состоится. И второй — что Конституция наша является довольно пустым документом, по которому мы, конечно, привычно живём, но ценность которого, честно говоря, невелика. Да, она способствовала предотвращению гражданской войны, да, она установила какой-то правовой каркас современного государства, но со своей функцией основного закона она не справляется, тем более дополненная такими штампами (1 и 2 главы). Конечно, это всё далеко от того, что мы видим в жизни — и по федеральному устройству, и по системе разделения властей, и по всему. Мы сами отчасти в этом участвовали, потому что 12 декабря была принята Конституция, в которой было написано, что государственная власть в России строится на принципе разделения властей, она состоит из судебной, исполнительной и законодательной властей, независимых друг от друга, и в то же время Администрация Президента (это ещё при нас было) попыталась создать управление по делам парламента. Мы этому не воспрепятствовали, и Управление делами президента платило зарплату и занималось всем хозяйственным ведением. По-моему, Государственная Дума до сих пор в этом смысле придаток административных рычагов, которые находятся в руках исполнительной власти. И то же самое с судами: что, Конституционный суд сам решал, переезжать ли ему в Санкт-Петербург? Конечно же, нет. Исполнительная власть у нас главенствует над всем, и все остальные являются только неполноценными атрибутами, а в Конституции записано совсем по-другому.
Когда такое двоемыслие, это всегда приводит к печальным последствиям. И я думаю, что для нас, хотя у нас уровень жизни намного выше, чем при советской власти, у нас сейчас полноценное общество потребления, Россия остаётся свободной страной, хотя, конечно, не является демократической, из неё можно в любую минуту уехать, что для многих тоже является очень важным. Не говоря уже о том, что в эпоху Интернета контролировать умы, контролировать слово — ну, телевидение находится в одних руках — но в целом доступ к информации довольно свободный, самый разнообразный, все всё понимают. Я, конечно, специально сгущаю краски, чтобы следующим выступающим было легче со мной полемизировать, но моё выступление, я думаю, все поняли. Спасибо.