Григорий Томчин: «Мы творили законодательную ткань практически на пустом месте»
16 декабря 2013, Интервью
- 1
Интервью с членом политсовета партии ДВР, депутатом Государственной Думы первого созыва о парламентаризме и партийной системе, работе фракции «Выбор России» и проблемах политического лидерства в СПС.
В рамках серии интервью с активными участниками политического процесса 1990-х годов мы публикуем текст беседы c Григорием Алексеевичем Томчиным, членом политсовета партии ДВР, депутатом Государственной Думы первого созыва. Разговор пойдет о российском парламентаризме и партийной системе, работе фракции «Выбор России», проблемах политического лидерства в СПС, выборе между инструментами исполнительной и законодательной власти и многом другом. Как и ранее, чтобы картина происходящего в то время стала еще более объемной, мы дополнили интервью ссылками на документы, размещенными в Архиве Егора Гайдара.
ДЕМПЛАТФОРМА И «ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РОССИИ»
Я начинал с Демплатформы в КПСС. Я бы сказал, что это была наиболее организованная и продвинутая часть протеста. Не смотря на то, что нас тогда многие называли «розовыми». Но на самом деле, – эта часть была созидательной. Другая же часть больше была именно протестной («долой коммунистов!» и т.п.), но на собственном комплексе, что мы «розовые», мы не смогли стать лидерами всего демократического движения. Нам казалось, что «они» знают больше о демократии. А потом мы всей Демплатформой организовали Республиканскую партию – пытались преобразоваться во что-то хорошее. Потом вошли в ДемРоссию. При этом, если в Москве преобладало индивидуальное членство в «Демократической России», то в Питере ДемРоссия была в большей степени структурой, объединяющей партии.
К моменту путча 1991 года я уже был в руководстве «Демократической России» в Питере. Мы тогда собрали самый большой митинг – 120 тысяч на Дворцовой площади. Такого же размера был только митинг в поддержку Гдляна-Иванова.
ОТ «ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РОССИИ» К «ВЫБОРУ РОССИИ»
В каких условиях происходило формирование блока «Выбор России»?
Формирования «Выбора России» происходило в ситуации тяжелой конфронтации. Политики из исполнительной власти считали, что «эти там бегают по улице, а надо дело делать» (АК – об этом также см. в интервью В.Боксера). Это был очень важный этап - время вступления Гайдара в политику. Потому что некоторое примирение, стабилизацию в «Выборе России» создал именно Гайдар.
В Питере «Выбор России» формировался крайне тяжело. Я к тому моменту был одним из лидеров «Демократической России» в Петербурге. Еще тогда была такая организация – блок «Весь Петербург», которая тоже имела влияние в городе. Там были люди из бизнеса, из власти, а мы были «демократы с улицы». Совместить это было сложно – происходило это как раз через меня, поскольку меня воспринимали и там, и там.
Как Вы поняли, что «Демократическая Россия» уже не удовлетворяет требованиям времени и нужно в новых условиях создавать другую политическую структуру?
«Демократическая Россия» с самого начала была не готова взять власть. Я всегда считал, что должна быть организация с нормальной дисциплиной. Конечно не «демократический централизм», но все же что-то в достаточной степени дисциплинирующее. А «Демократическая Россия» была слишком аморфна и при этом существовала в очень широком политическом спектре, поэтому выработать единую политическую и экономическую программу просто не могла. Нужно было что-то более жесткое.
Однажды в Питер приехал Петя Филиппов. Это как раз было в период, когда предприняли попытку отставки правительства Гайдара. (АК – выступление Гайдара в Верховном Совете о дискуссиях о бюджете на 1992 год). Тогда все собрались и стали думать и пытаться писать об уставе партии. А я говорю: «Партию надо создавать, а не уставы писать!»… И вот так постепенно стала складываться партия «Выбор России». Но я считаю, что изначально партия тоже сложилась слишком аморфной, не такой жесткой, как необходимо. (АК – программа предвыборного объединения «Выбор России»).
А как Вы впервые встретились с Гайдаром?
Первая встреча с Гайдаром у меня была в самом начале 1992 года, когда правительство Гайдара только пришло к власти и запустило либерализацию цен. Нас призвали, чтобы писать программу информационного обеспечения реформ. Меня взяли как преподавателя для взрослых, потому что мы уже два года читали в Питере лекции о приватизации, и посчитали, что я знаю, что сказать. В столице мы провели 15 дней, тогда и встречались с Гайдаром.
Потом мы встречались в марте-июне 1992 года. Тогда «Демократическая Россия» привезла бизнес встречаться с премьер-министром. Был Сергей Беляев, который являлся на тот момент вице-губернатором Собчака и сильным лидером в Питере. Был Слава Резник. И я их привел встречаться с Гайдаром. Хотя сам второй раз его видел. После этого началось довольно тесное сотрудничество. Думаю, эта встреча была, перед самым заявлением о создании «Выбора России». (АК – первое публичное заявление о формировании избирательного блока; программа избирательного объединения)
О ПРИВАТИЗАЦИИ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
Вы в то время занимались процессом приватизации в Питере?
Да, практически на всех планах приватизации стоит моя подпись. И малая приватизация, и крупная приватизация прошла в Питере блестяще. Единственное, что нам не удалось эффективно решить – это оборонку. Но тут виноват Чубайс. Потому что во всех остальных городах и во всех остальных регионах можно было чуть-чуть нарушить закон, а нам, питерским, он не давал это сделать ни на запятую.
В каком плане можно было нарушать? Я имею в виду, по большей части, приватизацию оборонки. Мы, например, взяли и написали письмо о приватизации, а тогда была норма, что если в течение месяца нет отрицательного ответа, то можно приватизировать. И мы подгадали так, чтобы они не успели. Уже думаем – ну, теперь будем приватизировать. Но тут звонок – «Нет, нельзя!» Хотели так со всей оборонкой скопом – так было бы тогда только лучше.
Вообще тогда, во времена первого правительства Гайдара, не хватило политической силы, потому что Гайдар был у власти очень недолго. С приходом Черномырдина, которого я глубоко уважаю, Гайдар перестал иметь достаточную силу. Черномырдин фактически вынул из приватизации топливно-энергетический комплекс. А как только его вынули из приватизации – она стала хромой. Гайдар это понимал.
Еще важным вопросом была земля, но нам не удалось решить эту проблему. Нам не хватило шести голосов для принятия закона о земельном обороте. Если бы была земля, то, может быть, политическую реформу нам бы удалось пробить быстрее – потому что предприятия получили бы стабильность. Промышленность состояла тогда в основном из железа, которое производило продукт, но не товар, и в нее явно нужно было вкладывать деньги. Чтобы вкладывать деньги, нужно их где-то брать и чем-то гарантировать, но единственной реальной ценностью на тот момент – была земля, и она не была приватизирована. Раз на предприятия не идут деньги, то те, кто там работает, видят: пришел частник, а мы, как ничего не получали, так ничего и не получаем. Он сел в кабинет, а нам все еще зарплату за прошлый год не погасили. Значит все неверно – реформаторы плохие. А тут еще «Яблоко» говорит, что реформируют плохо. А коммунисты и вовсе, что не нужно ничего реформировать.
О ЕЛЬЦИНЕ И ПЕРВОМ ПАРЛАМЕНТЕ РФ
Большая ошибка – двухлетний первый парламент. Четыре года – и может быть, тогда было бы лучше. Борис Андреевич Золотухин, заместитель Егора Гайдара во фракции, крупнейшая фигура, сказал, что основная наша задача для укрепления демократии в России за эти два года – сделать так, чтобы Дума не была распущена.
При этом, первая Дума была самой продуктивной из всех созывов парламентов в новой России – это факт неоспоримый. Потому что на пустом месте произошло принятие шести кодексов, определивших взаимоотношения отличные от тех, чем те, что были на протяжении 70 лет до этого. Мы творили законодательную ткань практически на пустом месте. И это при полном отсутствии какой-либо выраженной правительственной воли.
Мало того, представители правительства вообще мало приходили в парламент. При том, что правительство вроде было свое – ельцинская команда. К тому же в 1994 году был принят такой демократический регламент работы ГосДумы, что они до сих пор из него «выбираются».
Но экономическим реформаторам хотелось, чтоб все было побыстрее, а ведь с Думой нужно было разговаривать, обсуждать. Поэтому, когда Ельцин обиделся и сказал «фас», то наши друзья экономисты, стоявшие рядом, не остановили его.
В чем этот «фас» Ельцина выражался?
Первое. Президент ни разу не приходил в парламент. Хотя место для него было приготовлено сразу же. Второе, нас никуда не пускали. Третье, лишили связи. Чтобы позвонить по межгороду, нужно было отстоять в очереди минут двадцать. И началось – стульев нет, кабинетов нет, ничего нет. Комитет по собственности, например, состоял из одной комнаты. Я был председателем подкомитета по собственности, банкротству и антимонопольной политики. Весь мой кабинет на тот момент – это мой портфель. А дальше – блестяще исполненный «фас» журналистами. Это тогда смаковалось, поощрялось.
В какой момент, с Вашей точки зрения, произошло формирование такого отношения со стороны Ельцина?
Это произошло 12 декабря 1993 года. Ельцину сказали, что «Выбор России» возьмет 35%, а он не взял. Народ «не послушался» – набрали только 15%. И сколько бы потом ни говорили о том, что все равно фракция самая большая за счет одномандатников, и вообще вместе с ПРЕС и «Яблоко» – есть большинство. Конечно не то, чтобы они тебе послушны – но они союзники. Экономическая реформа из-за сложившейся ситуации чуть-чуть замедлилась, политическая пошла чуть быстрее. В итоге стоявшие рядом экономисты этот «фас» не остановили.
Это был своеобразный ментальный конфликт – экономисты воспринимали экономику как «базис», а политику как «надстройку», и не хотели уделять ей слишком много внимания?
Да, и Гайдар тоже сначала так считал. Но потом, постепенно, особенно к началу нулевых, он уже понял, что ошибка – это как раз отставание политической реформы. Нужно было сделать ее больше, сильнее.
В чем незаконченность политической реформы: что конкретно можно было сделать по-другому?
Например, провести полноценную муниципальную реформу, принять более совершенный закон о местном самоуправлении. Нужно было по-другому его выстроить. Мы же взяли за образец систему местного самоуправления Британской Колумбии в Штатах. Это была образцовая система, но в момент, когда мы брали ее за образец, уже было понимание ее недостатков. Кроме того, политическая реформа с какого-то момента была полностью отдана исполнительной власти. И началось ее конструирование под исполнительную власть. Хотя там и было много хороших идей. Например, то, что выборы в итоге стали только партийными и исчезли «независимые депутаты» – это благо.
Но самое главное в плане незавершенности политической реформы это то, что связано с правами парламента. Когда парламент лишен возможности импичмента отдельных министров правительства – это плохо. Потому что одним министром правительство может пожертвовать, а объявлять импичмент всему правительству – это постоянный политический кризис, на которой вряд ли кто-то пойдет. И тогда, когда будут приглашать в парламент министра, он будет туда приходить, а не присылать заместителя главы одного из департаментов. Еще одна ошибка – то, что мы не прописали в статусе депутата, что он не является государственным служащим и на него все ограничения государственного служащего не должны распространяться. В том числе, мог бы открывать счета, где угодно, иметь недвижимость, где хочет и т.п. У депутата должно быть единственное ограничение – все, что он делает должно быть публичным. Хочешь две жены – пожалуйста. Но у депутата в тоже время не должно быть сокрытой от общества жизни. И должна быть зарплата выше среднего и полеты по всей стране. Он, становясь депутатом, должен иметь доступ к любому гражданину страны. Он должен иметь возможность ходить в любые государственные учреждения, на любые совещания. Но при всем этом, депутат обязательно должен быть партийным.
Сегодня парламентаризма вообще нет, и без него исполнительная власть начинает регулярно принимать худшие из всех возможных решений. Потому что худший вариант наименее затрагивает интересы чиновников исполнительной власти различных ведомств. И вот вам летнее время. И вот вам безудержная демократия в партийной системе в ответ на Болотную, вместо нормального, умного решения. И вот вам все последние инициативы по мигрантам.
О ВЫБОРАХ 1993-ГО ГОДА И РАЗОЧАРОВАНИЯХ В РЕФОРМАХ
Что касается результатов парламентских выборов 12 декабря – Вы сами таких результатов ожидали или думали, что результат будет выше?
Нет, не ожидал. К тому же мы в Питере набрали 33% и страшно удивились, почему в других регионах результат был ниже. Мы вообще думали, что в Москве результат должен был быть под 70%. И вообще честно занимались подготовкой к выборам, а не попыткой просчитать результаты. Работы было очень много. А я ведь тогда еще был начальником управления по приватизации. Было, конечно, после выборов 1993 года некоторое разочарование, но потом посчитали и поняли, что все в порядке. Да, пришел Жириновский – но у него ведь не было ни одного одномандатника! Коммунисты, по сути, проиграли, аграрии проиграли.
Декабрьский результат, по-вашему, отражает разочарование в реформах?
Это был результат слишком высоких ожиданий, результат несбывшихся надежд. Уже два года прошло, а мы еще не живем «как в Америке».
Стоит упомянуть, что тогда было распространено такое убеждение, что если ввести частную собственность и нормально провести выборы, то очень быстро все наладится. Сегодня ввели, а утром проснулись, и уже наступила счастливая жизнь. Ожидание было настолько сильным, что вытравить его было невозможно. В частном разговоре можно было объяснить, что все не так просто. Но общий настрой общества невозможно было изменить.
Есть еще одна ключевая точка ментальности того периода, о которой стоит сказать: каждый считал, что если он получит свободу, то уж он-то себя найдет. Причем не как наемник, а как владелец. А ведь их только 10 процентов. А дальше началось разочарование. Почему «Яблоко» и ДВР никогда не могли объединиться, заключить между собой союз?
Дело тут не только в амбициях и различиях программ. Дело в том, что в «Яблоке» в основном были люди, которые пришли в реформы и себя в них не нашли, они так и остались неудовлетворенными и обвинили в этом реформы. А в «Выбор России», ДВР, затем СПС шли люди, которые считали, что добились успеха, либо что скоро его добьются. Поэтому эти две силы никогда не смогли бы объединиться или войти в союз. Это всегда было бессмысленное занятие. Более того, если бы они вошли в союз – они потеряли бы голоса. Вот эта фундаментальная часть, о которой, кажется, никто не говорит. Пожалуй, только Боксер сказал (АК – см. интервью В.Боксера). Поэтому «Яблоко» суть из себя левые – социал-демократы. А ДВР, «Выбор России» - это правые либералы. Можно говорить сколько угодно о том, что у Явлинского либеральные правые взгляды и т.п. Но политический деятель не может поменять свою политическую направленность. Кроме Черчилля это, кажется, не удалось никому – но это исключение, подтверждающее правило.
ФОРМИРОВАНИЕ ДВР И ОДНОМАНДАТНИКИ
Как приходило понимание необходимости создать именно партию «Демократический выбор России» на основе блока «Выбор России»? (АК – см. программу партии ДВР)
Приходило, потому что люди разбежались. В центре еще было лучше, а в регионах и вовсе каждый сам по себе главный. «Я выборы прошел, меня народ выбрал. А вы мне будете что-то там про партию рассказывать!? Да, я сам сильнее, чем все ваши партии». Это привело к необходимости формирования партийной структуры. Я даже считаю, что партию нужно было формировать сразу, не затягивая. Поздновато мы сориентировались.
Во-первых, в 1992-1993 годах, а во-вторых, сразу после выборов. У нас сразу после выборов начался раскол. На второй же день. Вся эта ситуация и привела в итоге к отставанию парламентаризма. Ведь партии – это вообще очень важно. Партия – это обязательная часть современного парламентаризма. Без партий парламентаризма просто нет. При этом нужно понимать, что простой человек больше 6 партий не запомнит. Ну, может быть, если будет еще седьмая – самая яркая… 10 – это предел. Поэтому партия должна создаваться трудно, тяжело, представлять какой-то существенный слой населения.
Вот смотрите – депутат-одномандатник один раз выбрался и может о своих избирателях вспомнить через четыре года. Четыре года он может выступать с чем угодно и говорить, что выражает мнение избирателей. Потому что всегда найдется хотя бы один избиратель, у которого такое же мнение. А партия должна дисциплинировать только что избранных депутатов для избрания других депутатов. Т.е. она все время держится за электорат. В этом ее стабильность и в этом стабильность парламента, который тогда представляет структурированное общество.
Если вспомнить ситуацию в первой Госдуме, что характерно: ДВР пришел в Думу, имея 93 депутата, во фракцию вошло только 70, а в итоге было 65. Из них партийными были 43. То есть при такой системе из партийной фракции неизбежно уходят люди – некоторые, потому что не согласны с фракцией по принципиальным соображениям, а некоторые, потому что им не дали никаких постов. В Германии, например, тоже есть одномандатники – но они все жестко привязаны к партиям и без партийной привязки просто не могут идти на выборы. Такие одномандатники – это правильно для парламентаризма, а «независимый депутат» не от кого не зависит. Вот он выбрался на 4 года или на 5 лет, как сейчас. Но потом ведь никто не вспомнит, как он голосовал в течение 3-х или 4-х лет. В лучшем случае запомнят последний год. А если он в партии – то партия на выборы ходит регулярно, поэтому депутат должен все время ориентироваться на партию и он от нее зависим – потому что партия ему перед следующими выборами все вспомнит.
Избиратели не вспомнят, а вот партия вспомнит. Именно поэтому, идя от партии, он постоянно находится в состоянии подтверждении своей идеологии, а значит – своего состава избирателей. А если работающих партий фактически нет, то нет парламента. Так, как это сейчас. Мало того, вот эта якобы демократия – разрешение легкой регистрации партий - приведет к тому, что лучше у нас в парламенте никак не станет. Поэтому я стою за то, чтобы допуск партий к выборам был очень жесткий. Ну, вот примерно такой, как раньше регистрация партий – ни залоги, ни сбор подписей, а именно наличие партийных отделений в регионах. Это наиболее правильный вариант.
Внутрифракционные конфликты того времени – это естественные с Вашей точки зрения процессы?
Да, это естественные процессы. Они были всегда. Но демократическая структура помогала. Гайдар же в это время сам учился политике. Если в экономике ему буквально уже не чему было учиться, и он учил других, то в политике он наоборот стремительно рос. Ко второй половине СПС-а он уже очень хорошо представлял, что такое партийная жизнь. Но природная интеллигентность не позволила ему там стать жестким лидером. Он был лидером, но не таким, каким мог бы быть.
ВЫБОРЫ-1995, ВЫБОРЫ-1996
Как Вы считаете, неудачные для ДВР результаты на парламентских выборах 1995 года были предопределены ходом реформ?
Они были предопределены войной в Чечне и антивоенной позицией ДВР (АК – см. обращение Егора Гайдара ко всем, кто против войны в Чечне). Выступив против военных действий, мы оказались в ситуации, когда большая часть российского электората нас не поняла. К тому же замедление экономических реформ, отсутствие эффективных политических реформ, заигрывание с чиновничьим аппаратом.
Споры внутри ДВР о поддержке или неподдержке Ельцина перед выборами 1996 года были значительны и могли повлиять на результаты кампании?(АК – об этом также см. интервью В.Зелёнкина)
Пока ДВР пришло к тому, что только «Ельцин и больше никто», было много споров. И в основном они были именно внутри ДВР. И кто бы там не говорил, что ключевыми были какие-то олигархи, кто-то еще… Скажи тогда ДВР «нет» - Ельцина бы не избрали. Так же как «Демократическая Россия» при первом избрании Ельцина сказала «да» и это было очень важно. Т.е. можно в этом смысле считать, что начиная с 1990 года у власти в стране была «Демократическая Россия», а потом – ДВР. Другое дело, как воспользовались властью. Но политически основной силой тогда была сначала «Демократическая Россия», а потом ДВР. Вплоть до президентских выборов 1996 года. Т.е. власть ДВР закончилась даже не после проигрыша парламентских выборов 1995, а после победы Ельцина на президентских выборах. Власть после этого, по сути, перестала считать парламент необходимым. Из системы власти выпал даже не ДВР, а сама Дума. И возврат был уже в конце второго Ельцинского срока в 1999 году – провалы 1997-1998 привели к тому, что опять началось партийное строительство. СПС тогда формировался очень динамично. Гайдар был в этот момент очень силен. И это уже был другой Гайдар, чем раньше – политически зрелый, понимающий политическую часть.
Мог ли ДВР пойти на выборы 1999 года вне коалиции, в каком-то другом виде, с другой тактикой? (АК – сообщение о начале формирования коалиции).
Моментом альтернативы была возможность фундаментальной перестройки ДВР. Но тогда года на два Гайдар и Чубайс бросили политическую жизнь, считая, что будут действовать через исполнительную власть. Это было в 1996-1998 году. Момент упущенных возможностей. Отсюда же провал в процессе строительстве гражданского общества, местного самоуправления, региональный провал. Т.е. элита перестала заниматься партийным и парламентским строительством. Она стала считать, что все зависит от личности президента, что он все решает.
К тому же неправильно, что готовясь к выборам 1999 года,посчитали, что должны стремиться просто попасть в парламент – нужно было играть на победу. Кроме того, мы должны были ориентироваться именно на своего избирателя. Может быть, меньше ходить «влево». Не ориентироваться на социальные потребности левого плана.
Но наступал век политтехнологов, и этот век политтехнологов погубил у нас парламентаризм. Целый ряд руководителей ДВР, членов Политсовета тогда считали, что все должны делать профессионалы и поэтому к выборам тоже должны готовить не политические деятели, а профессионалы в выборах. А профессионалы замеряли состояние общества и выбирали не тот кусок общества, который идеально соответствует идеологии партии, а тот, из доступных, где больше голосов.
А нам следовало жестче идти именно к своему избирателю, тогда уже появившемуся. И мне кажется, что вот этот отход от своего избирателя, попытка популизма и чрезмерная ориентация на специалистов политтехнологов (которых тогда появилось море, и не очень было понятно, кто же действительно профессионал) – это ошибка.
Такая ориентация появилась потому, что на Западе партии работают с профессионалами политтехнологами. Но там нет этой беготни политтехнологов из партии в партию, из идеологии в идеологию. Т.е. политик задает рамки и тогда партия выдерживает собственную идеологию.
Формирование партии СПС на основе коалиции - это ведь всегда сложный процесс – как воспринимаете конфликты между представителями разными команд? (АК –см. «Правый манифест», принятый СПС с 1999 году и ставший одним из ключевых его программных документов).
В этом вопросе я расхожусь с большинством моих друзей по партии. Я считаю, что формирование СПС вернуло нам ДВР-овскую идеологию. Именно ту идеологию реформы, идеологию успеха, представление, что мы должны довести преобразования до конца и прийти к реальному демократическому обществу. Именно приход новой силы, с одной стороны «Общего дела», а с другой стороны «России молодой» закрепил эту идеологию, и до конца СПС она, в общем-то, некуда не далась.
Придя в парламент третьего созыва, СПС работал очень эффективно. (АК – см. отчет СПС о работе в парламенте «Два правых года»). Правда стоит сказать, что и в парламенте второго созыва, несмотря на то, что от ДВР было всего 9 депутатов, влияние ДВР тоже было достаточно сильным. Особенно в экономике. Характерно, что при принятии первой части налогового кодекса, Дума, как мне говорил Семага, ждала, что же решит политсовет ДВР: какой вариант налогового кодекса принимать. Потому что оба варианта были из ДВР. Один вариант был разработан Институтом переходного периода и там, в общем, лидировал Синельников. Другой вариант – вариант Похмелкина. На Политсовете был жесточайший спор, какой вариант выбрать.В результате приняли вариант Синельникова, что я считаю ошибкой.
За счет чего сохранялось влияние ДВР на Думу второго созыва?
За счет профессионализма, за счет постоянного участия команды Гайдара в консультациях правительства и парламента. Те два года реформ, что мы были в Думе в 1994-1995 году, двигали страну по нашему сценарию - в первую очередь именно экономику, и вмешаться другим сценариям было практически невозможно. Мало того, в большинстве фракций доверяли нашей экономике, гайдаровской. За счет этого и был этот авторитет. Хотя он постепенно падал. Затем был подъем после 1999 года. Я считаю, что выход СПС – это последствия кризиса и того самого оздоровления экономики, в то же время – это удачный маневр, который тогда совершил ДВР.
Но опять в третьей ГосДуме, во второй раз, мы упустили политическую реформу. И вот здесь нужно говорить еще раз об одной крупнейшей ошибке – о выкидывании губернаторов из Совета Федерации, и произошло это с помощью СПС. Т.е. в Думе без СПС не хватало голосов, чтобы выкинуть губернаторов и поменять систему формирования Совета федерации. Говорили, что нужно избавиться от региональных князьков. Но убирать их оттуда все-таки было нельзя, потому что это был шаг к авторитаризму. Нужно было поменять немного систему, но не так, как сделали.
Сильные ли были внутренние изменения в СПС по сравнению с ДВР? (АК – свидетельство о регистрации политической партии СПС).
Сначала в СПС, по сути, существовало внутреннее разделение на три партии. Но к 2001 году, я считаю, уже произошло слияние в единую структуру. Пришлось решать общие задачи – и это выстроило команду. Продолжались еще конечно разные разногласия, но в основном это были межличностные конфликты. Важной проблемой СПС было другое – партией нельзя было управлять «на аутсорсинге». Это наносило СПС вред. Чубайс мог бы стать прекрасным партийным лидером. Но для этого ему нужно было официальной войти в партию, официально статье ее лидером. И тут начинается конфликт между ролями: что важнее, сохранение людей в ключевых точках исполнительной власти или же влияние в парламенте. Этот конфликт и Гайдар до конца не решил, хотя, я думаю, в конце концов, он все же стал склоняться к парламентаризму.
Но сначала для лидеров реформаторов важнее было сохранение людей в исполнительной власти. И только потом – парламент. С моей точки зрения, это было большой политической ошибкой.
УХОД ГАЙДАРА И КОНЕЦ СПС
В чем видите причины ухода Гайдара из СПС? (АК – заявление Гайдара о выходе из СПС)
Много всяких ошибок было. Это уже совсем другая история – это история поиска какой-то не своей ниши, попытки войти в новую ипостась. Я считаю, что четыре года (2004-2007) мы просто потеряли. В это время было заигрывание не со своим электоратом, попытки формально поменять лидеров, но при этом продолжать управлять по-старому.
Фото: Русский Архипелаг